«Гласность» и свобода - Сергей Иванович Григорьянц

со зрителями – иногда недоброжелательными («чего ты, армянин, вознамерился лезть в нашу Думу»), но мне совершенно нечего было скрывать, ни от одного вопроса не было нужды уходить и все собеседники были для меня интересны. Ведь это был очень редкий в моей жизни опыт: я, конечно, много выступал по радио и телевидению (в основном не русском), выступал на множестве конференций, но время всегда надо было экономить и для других, полемики не было никогда. На митингах выступать я избегал. А здесь был такой свободный и замечательный опыт.

На одну из встреч с избирателями приехал Невзоров с аппаратурой, и потом эта достаточно беспомощная съемка была показана по какому-то из центральных каналов со злобными комментариями Жириновского, для которого, видимо, и делалась.

На выборах, где наши плакаты срывались чаще всего милицией, а подтасовки были так наглы и очевидны, что о них и вспоминать противно, я не победил, занял из десяти кандидатов четвертое место, но даже это было удивительно. Победил заместитель Лужкова Никольский, сыгравший столь зловещую роль в тбилисской трагедии.

Девяносто четвертый год

К счастью, у меня и у моей матери уцелели остатки частью моих, частью семейных – моих дедов и прадедов по разным линиям – коллекций живописи и археологии и когда становилось совсем невмоготу, я что-то продавал и поддерживал «Гласность». В результате у нашего бухгалтера всегда было две проблемы – восстановить после очередного разгрома банковские документы и в отличие от других – не скрывать расходы, а выдумывать источник получения средств. К счастью, новоявленные гайдаровские миллионеры, да и доблестный государственный аппарат зачастую просто не знали куда деть свалившиеся им на голову миллионы и миллиарды. И некоторые без большого смысла начинали «вкладывать деньги в произведения искусства». Милиция по всей Москве занималась скупкой и перепродажей краденого – на всех людных местах стояли машины с объявлениями: «Куплю золото, серебро, иконы, драгоценные камни» – конечно, без всякого предъявления документов. Однажды у меня один из молодых сотрудников «Гласности» – внук коменданта Кремля – украл два старинных (времени царя Алексея Михайловича) что продал в «машину» на Арбате. Машин было на улице штук пять, следов не найдешь, но через месяц я обнаружил подсвечники выставленными в витрине одного из антикварных магазинов. Я даже знал его владельца, без труда выяснил, из какой машины их продали, и тут же почти с матом «сидельцами» в ней и скупщиками был отправлен выяснять, где они служат, и искать виноватых на Петровку.

Впрочем, нельзя сказать, что не существовало никаких общественных организаций. Постоянно шла война внутри «Солдатских матерей», куда внедряли все новых и все более управляемых лидеров. В Петербурге подобная организация под руководством Эллы Михайловны Поляковой работала замечательно, постоянно преследуемая и со все уменьшающимся количеством сторонников. «Независимая психиатрическая ассоциация» выживала, я думаю, только за счет того, что ею руководили супруги Савенко и в результате почти все решалось дома. Под руководством Самодурова Музей Сахарова и Хельсинкская группа под руководством Кронида Любарского тоже существовали, но как закрытые клубы для «демократической общественности» и ничего не делая.

К этому времени уже несколько лет процветал Фонд защиты гласности Алексея Симонова. Иногда в телевизионных интервью его называли председателем фонда «Гласность», на некоторых своих изданиях они нагло писали «фонд «Гласность». Алексей утверждал, что когда он основал свой фонд, он ничего не знал о фонде «Гласность». В это трудно поверить – тогда «Гласность» была не менее известна, чем появившиеся позже «ДемРоссия» и «Мемориал». Симонов действительно не имел никакого отношения к правозащитному движению, но Мария Кирилловна – его сестра и заместитель в фонде – говорила мне, что через несколько лет при перерегистрации она говорила Алексею, чтобы он переменил название, что пользоваться чужим, да еще политым кровью именем – непристойно. Но Симонов отказался. Что ж, когда-то были откровенно гэбэшные газеты «Гласность» в Нью-Йорке, Москве и Копенгагене. Теперь появился Фонд защиты гласности в Москве и многие считали, что наш фонд «Гласность» процветает, ведь Алексей был на всех экранах и у него проблем с КБГ, Гайдаром и Ельциным не возникало. Да и за границей использовать наше имя было очень удобно.

Тем временем «Гласность» ожидал новый (четвертый) разгром. С трудом в начале девяносто четвертого года мы нашли новый офис – частную квартиру на первом этаже в доме на Долгоруковской, неподалеку от метро «Новослободская». Собрали по домам совсем старый компьютер, едва работавший принтер, остатки какой-то мебели – что-то нам оставили хозяева квартиры: месяца через два удалось в NED (National Endowment of Democracy) – фонде американского сената получить грант в пять или десять тысяч долларов на покупку нового оборудования. Не успели мы его привезти в новый офис, еще даже не все вынули из фирменных коробок, как утром в понедельник оказалось, что офис в один из выходных дней, точнее – ночей, опять ограблен. Старое наше барахло грабителей не привлекло, а вот все новое оборудование прямо в фирменных коробках было вывезено. Правда, вместе со всеми, в том числе и очень старыми, дискетами от уцелевшего, едва живого компьютера. Что, конечно, было для простого грабежа очень странно. Довольно скоро выяснилось, как именно был произведен грабеж в квартире на первом этаже с мощными железными решетками на окнах, выходивших на постоянно людную улицу. Лишь одно окно – в маленькой кладовке, но тоже с мощной решеткой выходило в общий двор с отделением милиции, которое находилось в соседнем доме. По следам было очевидно, что был подогнан грузовик и с помощью троса выломана решетка как раз в этой кладовке. Кто-то туда влез, а потом уже через входную дверь вынесли все оборудование. В милиции почему-то никто не слышал шума грузовика, выламывающего решетку кладовки, хотя соседи его видели, но решили, что милицейский. Конечно, милиция и не думала заниматься поисками. «Гласность» опять осталась совершенно нищей, без остатков архива, да и в этой, конечно, довольно подозрительной краже было трудно кого-нибудь внятно обвинить. Однако месяца через два все стало вполне очевидным.

В Москве с конца семидесятых годов одна из известных диссидентских квартир принадлежала Иде Григорьевне Фридлянд – дочери известного историка Французской революции, который шел «паровозом» по ежовскому делу историков, сошел с ума на допросах и на Лубянке умер. Ида Григорьевна была судима по какому-то делу, мужем ее был Иван Чердынцев, проведший в лагерях десять лет по делу ВСХСОН (партии И. В. Огурцова). Бывали у Иды Григорьевны очень многие приятели Ивана – Венедикт Ерофеев, автор эпопеи «Москва-Петушки», ослепительно красивый Валера Сендеров, автор